На снимке: писатель, поэт-песенник Александр Докучаев.

Обессилено она опустилась на кровать, и откинулась на спину, и сладко потянулась.
– Как я устала от этой работы! Поспать, отдохнуть полчасика и – за дела…
Только она смежила веки, только набежали первые сладостные облачка сна, как из глубины – из темноты и пустоты вдруг послышался отчаянный лай. Он усиливался, разрастался. Лающее существо страдало, просило о помощи.
– Ну вот, – недовольная мысль черной бабочкой порхала в ее голове, – соседи привезли на выходные «радость»… Привезли, а сами взяли да уехали.
Она подумала о студенте, которому поставила сегодня низкую оценку и почувствовала прилив вины. Парень все сделал прекрасно. Он сразу признался, что ему помогали друзья, но черт дернул ее спросить у него про «логический квадрат», и где здесь, в задаче, общий «предикат». Парень замялся, стушевался… Она стала помогать ему, выводить на тропу ответа, но тот свернул и совсем запутался. И замолчал.
– Ну и какую оценку вы хотите получить для себя? – Спросила она.
Юноша покраснел, прямой с горбинкой нос вздернулся:
– Три!
– Хорошо. – И она поставила в его зачетку жирную уверенную тройку.
Последующие студенты-должники показали ей рукописные листы, в которых одно к одному было то же задание, те же ответы, и загалдели. Тройка их устраивала, но парня было жалко. Он вышел первым, все аккуратно представил. Машинально, досадуя на саму себя, она поставила всем средний балл.
А лай все усиливался и, казалось, что он эхом отзывался слева и справа, и откуда-то еще с улицы.
– Надо отдохнуть, – подумала она, завтра зачет по логике в девять утра. Ох, не любила она утро отдавать работе! Себе, только себе! Неспешные мысли, обдумывание планов на будущее, простенькая гимнастика и ласкающий душ. Потом легкий завтрак и любимое дело – рукопись об истории древней цивилизации догенов, исчезнувшей в небытие в III веке до нашей эры в жгучих песках алжирской пустыни. Эти высокие, судя по останкам, гиганты поклонялись мохнатому богу о четырех лапах, с человечьей головой. Об этом говорили рисунки на черепках посуды и костяные амулетики.
Лай возрастал. Ему откликнулись какие-то уличные собаки. Видимо, сбежались послушать сородича – мучающееся существо. Сна – как не бывало. Она включила электрочайник, насыпала горсть зеленого чая в фарфоровый заварник, подаренный ее бывшим дружком.
– Эх, не люблю я эту живность! Ни собак, ни кошек! От них зараза всякая и грязь! Брр!..
Ей хотелось сосредоточиться на хорошем, но в голову лез этот парень-студент, смущенный и неловкий, а уши заполнял бесконечный гомон лающей собачьей ватаги. Стоп! Надо с этими соседями познакомиться и сказать им все! И откуда взялась у них эта живность? В какую бы комнату она не заходила, лай слышался отовсюду: на кухне, в ванной, в ее маленькой спальне-гостиной.
Квартиру она приобрела год назад с большим трудом, влезла в долг на 15 лет и сейчас исправно отрабатывала его, берясь за любую работу: подвернется логика – преподает логику, предложат культурологию – берется за нее, нужна этика бизнеса – пожалуйста! Вот такой пестрый расклад. Вчерне готова была у нее диссертация, где она попыталась совместить педагогический и культурологический аспекты и научить молодых менеджеров нравственно вести деловую жизнь. Диссертация уже ходила по инстанциям, по рецензентам… Она набирала капитал: писала статьи для научных публикаций, вела бесконечные телефонные разговоры-переговоры. Защита намечалась на май, а сейчас – Рождество и на ненужном ей телевизоре (смотрела она только ДВД-фильмы, необходимые по работе) стояла маленькая искусственная елочка и свечка, так и незажженная.
А скулящее существо, казалось, вырастало до огромных размеров.
– Да, не зря говорила мне тетя: не бери первый и последний этажи – намаешься. Но ей сразу понравилась эта светлая квартира-скорлупка. Она тогда еще не знала, что, приобретая квартиру, ты получаешь в придачу и соседей, и место под окном, и окрестность, и кусочек неба и еще много такого, что не входит в ценники, но так достает или радует потом.
– Ах, эти чертовы соседи! – чертыхнулась она, заваривая чай. – Главное на праздник устроили ей такую подлянку. Собачка, наверно, гуляет, и псы сбежались на зов и перегавкиваются под окном.
У нее возникла дикая идея. Встать в гостиной на стул, подставить к потолку дощечку и стучать по ней молотком, что бы им – соседям – тоже стало весело, как ей сейчас …
Пригубив душистый травяной чай с медом, она поняла, что внутри ее все отзывается на этот лай, каждая жилка дрожит.
– Совсем нервы никудышными стали. И чай – не в радость.
Она накинула пальтецо, открыла входную дверь и поднялась на площадку второго этажа. Долго и нетерпеливо нажимала кнопку звонка. Открыла заспанная женщина, русые неряшливые волосы.
– Вы не могли бы свою собаку успокоить!? – Она сходу срезала недоуменный вопрос в глазах пожилой соседки.
– У нас нет собаки.
Она опешила. Отступила назад.
– Но ведь кто-то лает. Слышите?
Та прислушалась.
– Да. Это, наверно, на пятом этаже. Там у кого-то есть пудель.
– Ну, извините.
Дверь захлопнулась, она возвратилась назад в неспокойную квартиру. Лай все более усиливался: лаяли стены, потолки, книги, все предметы в доме. Она набрала в ванну воды, высыпала пакетик морской соли и задумалась: откуда же лай, когда он – везде? Неужели, внизу – в подвале?
Дом-панельник и, правда, имел внизу маленькие окошечки, которые были у кого – заложены кирпичом, у кого – забиты фанеркой, у кого просто перекрещены двумя дощечками. Это была беда дома – подвал. Грязный, вонючий, весь в лабиринтах заржавевших труб. Когда-то там прорвало канализацию, целое лето дерьмо плавало по мутному океану подвала, из окошечек летели рои комаров, норовя проникнуть сквозь оконные сетки и марлевые занавески. Часто донимали ее летом эти кровопийцы, не помогали ни дурно пахнущие таблетки, ни средства от комариной братвы.
Она подошла к большому окну, отдернула синюю льняную занавеску.
Ясное рождественское небо. Мороз на радость людям ударил по-северному, выбелил и обволок кружевиной все веточки притихших деревьев и кустов. По дороге пробежали четыре собаки разной породы. Они свернули к дому и стали совать морды как раз под окно ее квартиры, ибо только здесь окошечко было выбито еще с осени какими-то разгульными молодцами. Оглохнув от лая, она снова вышла на площадку, спустилась к двери, которая вела в подвал. На ней красовался огромный замок.
Дома она взяла телефон и набрала 01. Гудок и на том конце подняли трубку.
– Алло! Это служба спасения?
После долгой паузы мужской голос осторожно произнес:
– А что вы хотите?
Она, как могла, изложила ситуацию: собака в подвале всему дому спать не дает.
Голос изрек:
– Мы с собаками не работаем.
Она чуть не онемела.
– А с кем вы работаете?
– Мы работаем с людьми!
– А мы – не люди? – Она стала еще что-то судорожно говорить по своей педагогической привычке, пытаясь достучаться до сердца чиновника. Тот вежливо отправил ее в ветеринарную службу.
– Они сегодня не работают, а завтра воскресение.
– Тогда звоните в ЖЭК.
– Какой?.. У них у всех один режим работы.
– Хорошо. Позвоните в понедельник. Мы будем искать ваш ЖЭК.
Вой и лай кружились вокруг ее ушей комариным облаком и, казалось, хотели проникнуть в душу.
Она опустила трубку и сделала несколько грустных умозаключений: никто тебе в этом мире не поможет, ты можешь спасти себя только сама. Но как? Как? К кому взывать? Куда деться от этого лая?! Нет-нет. Надо успокоиться. Над ее головой возник студент с виноватой улыбкой, ужасное существо древних догменов и неясных очертаний собака. Пытаясь отогнать видения, она сделала несколько звонков по большому толстому городскому справочнику. Везде в ответ было молчание.
– Почему я живу не на Западе? Там есть общества охраны животных! Там есть служба спасения! Почему здесь все так по-глупому!?
Последний ответивший голос принадлежал дежурному поисково-спасательного отряда, но мужчина в трубке тоже меланхолично объяснил, что раньше была у нас служба отлова бродячих собак, теперь ее нет, и посоветовал позвонить в милицию – пристрелят и делу конец.
В милиции объяснили, что они могут применить табельное оружие только в случае нападения животного на человека. Все это окончательно вывело хрупкую и маленькую женщину из равновесия, и она, порывшись в коробке, которую оставили ремонтники ее квартиры, достала большой молоток и в третий раз вышла из квартиры.
Удар! Еще удар! Замок был большой, но дверь, ведущая в подвал, и крючок, который висел на ней, хлябали. Удар! Еще удар! Крючок сорвался с петли и рухнул к ногам. Из раскрывшейся двери пахнуло теплым противным запахом человеческих испражнений. На лесенке, ведущей вниз, было темно, а дальше в подвале кое-где горели лампочки. Да, это лаяла собака и где-то прямо здесь. Но это оказался не подвал, а целый лабиринт. Вход в него был очень узкий. Сверху капало, свисали огромные, обмотанные изоляцией электропровода, и дальше шли ржавые казематы лабиринта.
– Жучка! Жучка! – Позвала она бедное существо и стала говорить простым, наполненным добротой, голосом куда-то в вонючее пространство. – Ну, иди сюда! Будь умницей! Иди, и я тебя выведу. Жучка! Жучка! Иди, хотя бы покушай…
Она держала в руке кружок ветчины. Что-то серое и грязное пробежало мимо нее и, остановившись, заскочило в один из казематов и там завыло. Она наклонилась, прошла под трубой и ступила на дно подвала. Новые туфли, которые она, собираясь, машинально надела на ноги, утонули в мутной жиже. Она шла, на нее что-то капало и сыпалось. Нагнувшись, она пробралась на свет, где лаяло существо собачьей породы. Вот оно. Не видя ничего, лает в открытое уличное оконце, из которого видимо и попало сюда в подвал. Оно прыгало и не могло достать до него своими короткими лапами. Все в грязи (даже не определишь, какого цвета) с огромным брюхом, оно оглянулось на голос и залаяло на человека, метнулось в ноги, проскочило и убежало в другие закоулки лабиринта.
– Сумасшедшая! – подумала женщина и стала пробираться к выходу. – Собака ошалела от испуга, одиночества и безысходности.
Вернувшись к лесенке, она встала в проем и долго еще звала дворнягу. Но издалека слышался только лай и вой. Оставив кусок ветчины на полу, она вышла из подвала и с досадой заметила, что вся испачкалась: туфли и носки в липучем веществе, пальто в полосках белил и подтеках грязной воды.
– Боже мой! Боже! – Она вышла на морозное крыльцо. Вдохнула резкий, игольчатый воздух рождественской ночи. Попыталась почистить о снег туфли, купленные на выкроенные от долга деньги, но грязь мгновенно примерзла к ним. – Боже, за что мне такое испытание?!
Космическая красота звездной ночи не радовала ее, мороз гнал домой. Она вернулась в свою «скорлупку» с ясным осознанием бессилия, и понимая, что никто ей уже не поможет.
Отмывая туфли под раковиной и, преодолевая волну тошноты, она вдруг поняла, что это существо еще более несчастное, чем она. Да, это оно бегало сейчас взад-вперед по подвалу без имени, без пола, не видя открытой двери, не чувствуя запаха еды. Помнило только оконце, через которое влезло сюда, сорвалось и упало в одну из темниц подвала.
И больше ничего. Оно могло только бессмысленно бегать, лаять и выть от непонимания всего, что происходит вокруг.
– Как помочь ему, если оно не слышит тебя? Пристрелить? А за что? Да и кто пристрелит? Спасать? Но кто подойдет к совсем озверевшей и взбешенной от отчаяния собаке?
Вода хлестала из крана, пенясь и пузырясь. И падали тяжелые слезы. Жизнь свивалась в стройную цепочку событий, и на одном конце цепи было безоблачное детство, студенческий Ленинград, где все тебя любили и ценили просто так – ни за что, а на другом конце – последние годы суетной работы, горькое бабское одиночество, горечь невозможности иметь своих детей и мутный осадок клубившихся туч над стариками-родителями из-за непутевого, все пропивающего сына – ее родного брата.
Она долго мыла теплой водой руки, вытирала заплаканное лицо. А потом подошла к окну и навалилась лбом на холодное стекло. Собачье существо притихло там – в казематах подвала, или устало и обессилело, или тоже думало о ней – созвучной одинокой душе. За окном громыхало и сверкало. Веселые хмельные компании взрывали китайские петарды, и окрестности освещались огнями, затмевая на время звездное рождественское великолепие. Переливался перламутровый иней, узорчато расписанные веточки свешивались, обсыпанные снежным сахаром, словно игрушечные украшения. Сказочно, как в детстве, скрипел снег под обувью редких прохожих… Существо в подвале вновь заскулило, и звук приближался и рос. И, прижавшись, к ночному окну «скулила» маленькая женщина. Это единственное, что можно было сделать в эту минуту.
На столе – рассыпанные листы рукописи о древнем племени, приручивших непонятное четвероногое существо, сделавшего его богом своего рода, поклонявшегося этому странному богу. Со страниц доносился монотонный молитвенный гул, и приторно пахло сладким дымом костра. Над бумагами сидел студент с пробивавшимися на верхней губе усиками и ставил на каждом листе в нижнем правом углу такие жирные и такие знакомые цифры…
Из забытья ее вывел (среди ночи и отчаяния раздался) телефонный звонок, и усталый, немного озабоченный женский голос спросил:
– Это у вас животное попало в беду?
– Да-да!.. – И она начала судорожно рассказывать всю вечернюю историю с самого начала. Женщина, не прерывая, все выслушала и подвела итоговую черту разговору.
– Мы приедем. Но не сразу. Мне надо обзвонить ребят. Сегодня праздник – большинство отдыхает. И добраться в ваш отдаленный район не просто. Придется искать машину… Ждите!
Тяжелый камень свалился с души измучавшейся женщины. Она опустилась на кресло, откинулась в нем и провалилась в сон. Проснулась от тишины. Ни лая, ни воя – только скрипучие шаги за окном и изредка проезжающие машины. Она заглянула на кухню, отхлебнула из чашки остывший чай, вновь включила чайник и тут в дверь позвонили.
На полутемной лестничной площадке стояла невысокая женщина с карими глазами и вздернутым носиком, в черной спортивной шапочке и четверо высоких парней-юнцов в потертых кроссовках с обручами-лампочками на голове.
– Здравствуйте! Я – Валентина. Ну и где же наша собачка?
Виновница вызова замялась. Ей почему-то стало неудобно: собрала людей, а животного и не слышно. Может, собака выбралась сама, может, ей помогли. А, может, уже и не жива. В странном замешательстве проводила она людей до подвальной двери и осталась ждать на площадке. Время тянулось нестерпимо медленно. Существо не подавало никаких признаков того, что оно вообще было и существовало полчаса назад. Женщину хлестал стыд и чувство вины. Наверх прошла шумная семейная пара. Они поздоровались с ней, она тоже, хотя совсем не знала верхних жильцов. А зачем знать?
Но вот она озябла и вернулась в квартиру. Мелькнула мысль:
– Надо напоить их чаем!
Она засуетилась. Стала рыться в шкафу, вытащила большую банку дорого кофе, несколько коробок шоколадных конфет, подаренных ей студентами на зачетах и экзаменах. Посмотрела на чашки – одинаковых оказалось только две.
– Я же никогда не жду никаких гостей. Две чашки – это оптималка: для себя да для «любезного» дружка.
Она собрала все стаканы, кружки, достала ложечки, сахарницу и вишневое варенье – подарок родителей. Отрезав большой кусок ветчины и кружок батона, она легкой птичкой выпорхнула на площадку. Здесь уже собралась и перебрасывалась шутками вся спасательная команда. Одежда на ребятах была перепачкана, все были возбуждены и веселы.
– Жива! – Сказала ей командирша (так про себя она обозначила женщину-спасателя). – Мокрая вся, перепачканная. Она на сносях – беременная. Тяжело ей, поэтому и не могла выбраться в оконце. Кстати, его перекрыли?
– Да. – Ответил долговязый юноша в серой спортивной шапочке. Его прямой с горбинкой нос и пробивающийся пушок бороды и усов ей кого-то напомнил. Уж не тот ли это студент, которому она утром поставила «справедливую» оценку? Нет-нет, но очень похож.
– Спасибо вам! Может, зайдете на чашечку чая?
– Благодарю, но всем домой пора. Праздник же для каждого православного! – Командирша подошла вплотную. – Пусть собака здесь полежит, мы ей постелили. Оправится от шока, обсохнет. Такой ей на улицу нельзя. Мороз, сами знаете.
– Да-да. Еще раз спасибо.
– Я бы взяла с собой, но у меня уже семь таких. (Улыбнулась.) Приблудных. Все дома. Ждут хозяйку. (Помолчала.) А может вы ее себе возьмете?
– Какая мне собака с моей бездомной работой? Нет-нет.
Команда попрощалась, молодежь стала выходить на улицу и неожиданно долговязый юноша, который шел последним, оглянулся и сказал:
– До свиданья, Надежда Викторовна!
И улыбнулся, и закрыл дверь.
Надежда нащупала в кармане пакет с ветчиной и хлебом, приблизилась к собаке и вытряхнула содержимое перед измазанной в грязи горемыкой. Собака даже не шелохнулась. Она лежала на прогнившей подстилке, глядела в сторону закрытой подвальной двери и тяжело дышала. Судорожно поднимался и опускался ободранный бок большого живота.
– Чем я могу тебе помочь, а?
Спасенная проигнорировала вопрос. Надежда вернулась в квартиру. Она собрала шесть посудин для чая и расставила их в спальне-гостиной на журнальном столе. Поставила посредине хоровода свечу и зажгла ее. Домашний зимний сад: роза, лавр, денежное дерево и шифлера сразу же отбросили на потолке дрожащие волшебные тени. Надежда полностью распахнула шторы окна.
Красота! Замершие, разузореные стекла окна напоминали сказочные зимние горы. А далее и выше в проталинах простиралось звездное небо, на которое так редко смотрит городской житель. Золотые и серебряные россыпи переливались огнями, и душа наполнялась покоем и умиротворением. Все-таки хорошо.
И диссертация, и рукописи о догменах – все отошло на задний план, стало маленьким и ненужным. В груди росло какое-то непонятное ноющее чувство, теплое и счастливое. Голову наполнял неясный легкий перезвон – то ли сосульки, то ли звезды переговаривались с друг другом о вечном. Это был праздник. Вернулись из глубины какие-то добрые воспоминания детства и юности, обрывки и отрывки радостных событий и переживаний – все это вязалось на светлую прочную нить надежды.
«До свиданья, Надежда Викторовна!» – звучало в ее ушах; они горели, а на губах не могла успокоиться улыбка…
Когда свеча догорела, Надежда, боясь стряхнуть сладкое чувство, все-таки еще раз вышла на лестничную площадку.
Собаки уже не было. Кто-то, сердобольный, выпустил ее на мороз.
Около грязной подстилки лежали нетронутыми ветчина и хлеб.
А. ДОКУЧАЕВ