НА СНИМКЕ: женщины вяжут снопы (работа вятского фотографа Леонида Шишкина).

Наша семья из шести человек во время войны была эвакуирована из Ленинградской области в Кировскую областную опытную станцию животноводства, что в 3-х километрах от станции Быстряги.
С сентября 1941 года мама была рабочей, за ней прикрепили быка, корову, а позже – лошадь. Так и на пенсию вышла с одной записью в трудовой книжке.
Мам у нас была очень трудолюбивой. Ей доверяли по работе абсолютно все: и бревна на стройку вывозить из леса, и хлеб из Марадыково (там была пекарня), и зерно сушить в сушилке на печке, а затем везти его на мельницу за несколько километров, и воду возить из колодца в столовую во флягах, и картофель чистить по три ведра. Рабочие любили по утрам перед работой покушать по 2 порции пюре с котлетой. Питались в столовой до 100 человек в день.
А вечером мама ходила на подработку к кому-нибудь: то дров наколоть, то воды принести из колодца или водонапорной башни, то полы помыть. Рассчитывались кто чем мог: кто картошкой, кто супом, а кто и хлеба кусочек даст. Мама приносила все нам.
Мы много помогали по дому. Дрова носили вязанками из леса втроем. Вова, старший брат, обрубал кругом пни и нарубал валявшиеся сучки, а мы с Толей, младшим братом, носили вязанки в дровяник, сплетенный Вовой из сучьев.
Весной ходили у д. Марадыково перекапывать картофельное поле. Когда маме обед для лошади давали, тогда она брала нас и все вместе мы приносили четыре ведра крахмала (так называли несобранную картошку, пролежавшую под снегом). Мама радовалась, что всю неделю мы будем сыты.
Я часто удивляюсь: как это мы никто никогда не болели? Помню, один только раз мы вели маму под руки в Марадыково в фельдшерско-акушерский пункт – ей в глаз попала от колоска ость.
И всю войну и после еще: голодные и холодные, мама никогда нас не ругала и не била. Только говорила: «Если не принесете дров – будем зимой мерзнуть, если не вырастите ничего в огороде – будем голодать».
Помню, как мама делала полати из тоненьких жердей. На них фуфайку, и другой укрыться. Мы все трое ребятишек спали на этих полатях. Мама выписала в счет зарплаты недорогих досок, сделала в единственной комнате (18 м2) заборку, а за ней картошка в отсеках. Там и спали.
Вспоминается такой случай. Мама возила черный хлеб в деревянном ящике с вертушкой из Марадыково на корове. Корова ходила медленно, иногда останавливалась от усталости. В магазине хлеб принимала продавец Присмотрова Валентина Яковлевна. По весу хлеб сходился, иногда даже и больше, а штучно – никогда. Не хватало всегда одной буханки. Маму обвиняли, что она брала. Говорили, что, может, ребятишки ее виноваты, когда едет она через Марадыковскую поляну, возьмут – и в лес. Мама очень переживала, что ее могут уволить с работы, а она не виновата. Нас всех троих оставляли у магазина, чтобы все видели, что мы не виновны в этом, пока она ездит за хлебом. Недостачи в хлебе никогда не обнаруживали. И махнули рукой. А мама переживала постоянно до тех пор, пока не увидела свой портрет на Доске почета. Когда была уже на пенсии лет 20, к ней пришел один мужчина и признался, что это его голод заставлял воровать хлеб. Он тогда болел и пришел покаяться перед смертью.
Почему мама не пошла учиться дальше? Отец ее был очень строгим: 5 классов окончила, читать, писать умеешь – и хватит. Иди, лови рыбу. И пошла ловить рыбу с мужиками. Потом рабочей на фарфорово-фаянсовую фабрику, что была в двух километрах от дома. Дальше замужество, дети. Война.
Маме было всего 35, когда приходил к ней свататься один мужчина. Но она отказала ему из-за нас. А тот, дождав, когда мы все пятеро выросли и стали самостоятельными, снова пришел. Мама же ответила: «Теперь мне никто не нужен. Уже поздно». И говорила нам после всего этого, что, кроме нашего отца, ради которого осталась в живых и всю жизнь ждала только его – Петю, ей никогда никто не будет нужен.
Ф. Козлова, п. Мирный