4 октября открывается очередной сезон литературного клуба «Рябинушка». В этот день состоится презентация нового сборника «Над памятью не властно время», посвященного 70-летию Великой Победы. В него включены произведения не только ныне живущих авторов, но, увы, ушедших от нас: Людмилы Ишутиновой, Виктора Тулакина, Василия Семенищева, Валентина Тукмачева. Есть произведения и молодых авторов. Одна из них уроженка Пищалья Марина Евгеньевна Кузнецова. В новом сборнике представлен ее очерк «О войне».

О войне

В год, когда я родилась, моему прадеду исполнилось бы семьдесят четыре года. Не так и много, он мог бы дожить до этих лет и пожить еще, чтобы я запомнила его пусть не таким молодым, каким он остался на единственной сохранившейся фотографии, но – живым. Запомнила бы, если бы в феврале 1945 года в Восточной Пруссии он не умер в госпитале от ран. Никто из его детей по непонятной причине не знал, когда он погиб и где похоронен. Про место его гибели я узнала не так давно из «Книги Памяти» Кировской области, сразу и навсегда запомнив эти короткие строчки: «Гвардии рядовой Стариков Антон Андреевич, 1903 г. р., сапер 93-го гв. осб (гвардейского отдельного саперного батальона), 10 февраля 1945 года умер от ран. Похоронен в Восточной Пруссии, п. Шенасор, брат. могила № 5». 

Наверное, он уже знал, что скоро будет Победа и мечтал вернуться домой, где его ждали жена и шесть детей. Мой дед был в семье вторым, ему исполнилось тринадцать, когда началась война. А младшую дочь прадед так и не смог никогда увидеть даже на фотографии – она родилась в тот день, когда он уходил на фронт. Моя прабабушка, проводив мужа на войну (до станции или сельсовета – не знаю), не успела дойти до дома и на обратной дороге в лесу родила дочь, полуживую, крохотную, появившуюся намного раньше срока. Каким чудом девочка выжила в войну в деревне без больниц и врачей – непонятно, зато понятно, почему ее назвали Любовь – прабабушка своей любовью и верой в то, что он вернется, хранила мужа почти до конца войны. Половину своей жизни – сорок лет, прабабушка была вдовой. Она вырастила всех своих детей, увидела внуков и правнуков, умерла в восемьдесят лет и похоронена на сельском кладбище недалеко от Пищалья, за тысячи километров от могилы мужа, на которой не была ни она, ни их дети, ни внуки с правнуками. И почти семьдесят лет прадед ждет, что кто-нибудь из его потомков приедет к нему на могилу и привезет горсть земли с его заросшей лесом и травой родины.

Этого же – горсти земли с родины – ждут и братья обеих моих бабушек – Сметанин Николай Васильевич и Смирнов Петр Дмитриевич. Один – в Орловской области, другой – в Смоленской. Один погиб в феврале 1942 года, другой – в ноябре этого же года. Оба они ушли на войну в восемнадцать, погибли в девятнадцать, не оставив после себя ничего, кроме коротких записей в этой же «Книге Памяти» да двух фотографий. От Николая осталась еще и похоронка, буквы на которой размыты чьими-то слезами – то ли моего прадеда, то ли прабабушки, то ли моей еще молодой тогда бабушки. «Ваш сын, гвардии красноармеец 97-го гв. стрелкового полка Сметанин Николай Васильевич, уроженец Кировской области, Верхошижемского района, д. Скородумка в бою за Социалистическую Родину, верный воинской присяге, проявив геройство и мужество, был убит 21.11.1942 в д. Запрудное Людиновского района Орловской области…». За семьдесят с лишним лет похоронка пожелтела и истерлась на сгибах. Теперь, после бабушкиной смерти, она хранится у меня, и я так же, как и она, часто достаю и перечитываю эти строчки. В них – не только оборванная жизнь ее юного брата, в них – искалеченные жизни прадеда, прабабушки и бабушки, которые не смогли увидеть своего сына и брата взрослым мужчиной и до конца своих дней жили с этим горем и болью. Боль со временем притупилась, но совсем не ушла, да и не могла уйти, и в детстве я не понимала, почему, читая эту бумажку, бабушка всегда плакала. Это понимание приходит намного позже, уже во взрослой жизни. Становятся понятными стихи о войне, которые заставляли учить ко дню Победы, рассказы и повести из учебников, которые заставляли читать учителя. Все это чтение было навязанным, а оттого казалось неинтересным и ненужным, и все то, что я не читала или не дочитала о войне в школе, я прочитала намного позднее, когда у меня родились свои дети. Сейчас к постоянным страхам за них примешивается еще один страх – не дай Бог провожать детей на войну,  ждать их и не дождаться.

Дед моего свекра проводил на фронт шестерых сыновей, и только один из них – самый старший, отец свекра, был женат, а остальные не успели ни жениться, ни пожить, один за другим навсегда уходя на войну. Пять крестьянских парней, рожденных для мирной жизни, не повторили судьбы своих дедов и прадедов, не стали хозяйствовать на земле, не построили дома, не увидели своих сыновей – они погибли в разные годы в разных местах. Ни одной фотографии, ни одной похоронки. От них не осталось ничего, кроме имен, которые, едва начав говорить, выучил свекор: Миша, Гриша, Ваня, Вася, Петя. Все Кузнецовы, все Павловичи из несуществующей теперь деревни Павловская Вологодской области. Даже не зная, я так ясно представляю себе их – высоких, сильных, светлоглазых, молчаливых и стеснительных, нигде не бывавших дальше своей деревни и уходивших на войну, как на тяжелую работу – надо, значит, надо.

После того, как в дом пришла похоронка на третьего сына, дед Павел, которого из-за возраста уже не брали на войну, взял свое охотничье ружье и пошел стреляться. Не кричал страшно, как жена, не ждал сочувствий от родных и соседей – просто взял ружье и пошел, решив, что больше не имеет права жить. Кто увидел, кто остановил и спас его – неизвестно, но – спасли, чтобы он, продолжая жить, получил еще две похоронки и дождался все-таки возвращения последнего сына – старшего.

Отец моего свекра, Кузнецов Николай Павлович, до войны жил в Одессе. На мой вопрос – почему в Одессе – свекор ответить не мог. Может, остался после армии, может, уехал работать на один из заводов, но жил там с семьей, растил двоих детей и на войну ушел оттуда же. Его семья погибла в первые военные месяцы, а он, раненый уже под конец войны, познакомился в госпитале с потерявшей на фронте мужа нянечкой, которая стала его второй женой. Стала не сразу – после войны он, не веря в гибель семьи, еще делал попытки разыскать их. Только в декабре 1947 года, когда они вернулись к нему на родину в Павловскую, у них родился первенец – мой свекор, который стал спасением для своих родителей, деда и бабушки. В их дом после пяти похоронок вернулась жизнь.

Главные воспоминания детства свекра – это не то, как дед учил его крестьянской работе, какие рассказывал сказки и пел песни и не то, как они вместе ходили в лес и на рыбалку. Главные – это когда они вдвоем ходили в поле и с высокого холма смотрели на ведущую к деревне дорогу – не появится ли на ней кто-нибудь из пятерых погибших братьев. Часто смотрели на дорогу целый день – высокий седой дед Павел, так до конца и не поверивший в гибель сыновей и его маленький внук, ни разу не видевший ни одного своего дядьку. «Если никого не встречу, – учил внука дед, –  то, когда меня не станет, ты не забывай сюда приходить. Пусть знают, что их помнят и ждут. Скажешь, что дед ходил, да не дождался». «Дед, а как я их узнаю?» – волновался свекор. «Узнаешь», – обещал дед так, что верилось – обязательно узнает, дядьки же…

Сейчас свекру шестьдесят шесть, он сам давно уже дед, очень похожий, по его словам, на своего деда Павла. Но когда он рассказывает о своем детстве, то сразу же превращается в того маленького мальчика – доброго, искреннего, не знавшего войны, но рано научившегося понимать чужую боль. «Ходил потом?» – зачем-то спрашиваю я, хотя ответ понятен. Свекор кивает, отводит глаза и начинает торопливо искать сигареты. Ходил, стоял одиноко на холме, никому не рассказывая об этом. Ждал и, как дед Павел, не дождался…

…Однажды в какой-то передаче я случайно услышала рассуждения двух молодых людей о том, что Великая Отечественная война не имела смысла, и надо было сразу пойти с Гитлером на мировую, подписав акт о капитуляции. Хорошо одетые, сытые, ухоженные – они всерьез говорили о том, что Россия могла бы жить сейчас припеваючи, кругом были бы порядок и чистота, все ездили бы на немецких машинах и отдыхали за границей. А на вопрос ведущего «в ваших семьях кто-нибудь воевал?» только переглянулись и пожали плечами.

Неужели сейчас еще можно задаваться вопросом о необходимости той войны? Что там было на самом деле между главными людьми государств, мы никогда не узнаем. Но ведь была война, был подвиг народа, и те, кто погибал на ней, не задавали никаких вопросов.

«Перестань, – посмотрев на меня, сказал муж, – это просто шоу. Им надо завести зрителей, добиться обсуждения своей передачи на какое-то время и поднять этот их рейтинг».

«Это просто шоу», – долго потом успокаивала я себя, вспоминая этих молодых людей, которым не нужно прошлое их семьи, их страны, их народа, которые не понимают, что своим рождением обязаны вовсе не Гитлеру. Они не смотрят фильмы о вой-

не, не приносят цветы к обелискам в день Победы, да и великий праздник — день Победы – для них совсем не праздник. Им нужно только одно – чтобы никакая сила не смогла лишить их комфорта и удовольствий. Такие и акт о капитуляции подпишут, не задумываясь, только бы их оставили в покое в компьютерных креслах офисов, иномарках, ночных клубах. И сколько их в настоящей жизни, молодых и не очень, заботящихся только о своем благополучии и верящих в то, что фашисты смогли бы обеспечить им райскую жизнь – никто не знает.

Но ведь есть и другие – молодые парни и девчонки, мужчины и женщины, которые ПОМНЯТ. Помнят своих воевавших, вернувшихся и погибших дедов и прадедов. Создают «Бессмертные полки» и маршируют в день Победы по своим городам, неся в руках большие фото фронтовиков. Именно они ведут раскопки в местах сражений и восстанавливают по уцелевшим буквам в военных билетах и медальонам фамилии солдат. Они до сих пор, спустя семьдесят лет, занимаются их захоронениями. Они сидят на сайтах, помогая людям найти своих погибших или пропавших без вести родных. Именно один из таких молодых парней и помог недавно мне найти, где же все-таки в Восточной Пруссии похоронен мой прадед. Два года я искала этот Шенасор – и в Калининградской области, и в Литве, и в Польше, но такого поселка не было ни на одной карте. А он через полчаса после моего запроса ответил, что Шенасор – это вовсе не Шенасор, а Шенмор, сейчас п. Партизанское, и находится этот населенный пункт рядом с Калининградом. К его ответу прилагалась и письменная запись из «Донесений о безвозвратных потерях», и даже не верилось, что на экране своего компьютера я читаю документ, написанный чернилами в феврале 1945 года – где, когда и отчего умер мой прадед, где похоронен. Слово «Шенмор» там действительно написано так, что его можно было прочитать и как Шенасор. Позднее прадеда перезахоронили в братскую могилу другого населенного пункта, и на этой могиле ни на одной мемориальной плите, к моему сожалению и недоумению, его фамилии нет. И написанное мною письмо в Министерство Обороны с просьбой увековечить память прадеда пока остается без ответа…

…У меня растут два мальчика, похожие и непохожие друг на друга, как многие из братьев. Я не умею правильно молиться и редко бываю в церкви, но каждый день прошу Бога о том, чтобы им никогда не пришлось уходить ни на одну из войн, а мне –провожать их, ждать возвращений и потихоньку сходить с ума. Младший еще слишком мал, чтобы судить о его характере, а про старшего я знаю – не пожалуется, не напишет о своих трудностях, на мои вопросы будет отвечать, что все хорошо, чтобы не заставлять волноваться. Мне трудно, почти невозможно представить себя провожающей на войну мужа, как когда-то провожала прадеда моя прабабушка. А еще – трудно ответить на вопрос дочери «что такое война». «Мам, – крикнула она мне из своей комнаты, делая задание по одному из предметов. – А как написать своими словами «что такое война»?

Я не знала, как своими словами написать слово война так, чтобы мое объяснение поместилось в две отведенные для этого тетрадные строчки. Война – это задетое самолюбие, жадность или подлость того, кто ее начинает. Это ужас, горе и слезы, потери, которые невозможно пережить. Это пять похоронок в одну семью, гибель девятнадцатилетних мальчиков и смерть накануне Победы отца, которого ждали дома шесть детей. «Напиши, – сказала я ждущей моего ответа дочери, – что война – это самое страшное зло, которое нигде и никогда не должно повториться…».